Валиум для ударницы
Зародыш
Литейщица в шоколаде
Это уму непостижимо, Николай Андреевич! Мы пять лет следили за тем чтобы отходы не стекали в болото! А ведь это совсем не просто, поверьте. Я не даром предупреждал что будут неприятности. Уж если браться за дело, устанавливать станцию, то пусть это будет наш первый шаг. Успокойте ребят, давайте мирно и согласно возьмемся за проект. Я думаю чтo сооружения на опушке потребуют меньших затрат. Там и темень и стойбище не подалеку. А если вытеснить Кирюху с правого объекта, то можно будет и технику продвинуть. Ежели все выйдет путем я вам литейщицу в шоколаде вышлю! Договорились? Отлично, до завтра!
Зародыш
Я встретил Сварщика три года назад. Дело было летом, в Сухуми, где я отдыхал вместе со своей любовницей Ольгой, в гостинице «Парус». В общем, мы отдыхали именно в гостинице. Сами понимаете, не кувыркаться же нам целый день на пляже, у всех на виду. Ночью мы с Ольгой гуляли вдоль берега, до опрокинутого набок траулера «Держава», огромного, покрытого ржавчиной и расцарапанного звездами, крестами, свастиками.
Однажды, июльским вечером, мы пробрались на опрокинутое судно и попали в моторное отделение, на половину затопленное, с почти разобранным оборудыванием. Я помню всё. Было жарко. Стальные стены, расколенные за день солнцем, мутно-зеленоватая вода, обволакивающая оцепеневший двигатель, эхо, всевозможные странные звуки. И вдруг, помню как сейчас, голос: «Кто здесь?» Это был парень, лет восемнадцати, похожий на усопшего космонавта, но с живым, проницательным взглядом и с болезненно тонкими пальцами. В начале, он прятался за огромным трансформатором, но когда мы его вспугнули, или может быть заинтриговали, он вышел, протянул мне руку… и двадцать секунд спустя пожал.
С Ингой он поздаровался на незнакомом мне наречии. Возможно, их удивило отсувствие моей реакции на бестактность. Ольга обнадежила взглядом. Да я и не ущемился. Из-за её спины появился свёрток с рыбой. Затем, рыба выскользнула. На дрожащей бумаге стали видны портреты сфотографированных моряков. Мы познакомились и разошлись, но через несколько минут я заметил что не сдвинулся с места. Ольга плакала и плавно сползала с окаменевших секций своего тела. Это был первый срыв и первое затмение желания, быть самим собой. Парень тоже никуда не уходил. Он улыбнулся и простил нас.
Всё вернулось в норму и он объяснил что должен был проверить нас, прежде чем впустить в ковчег. Он был сварщиком, по крайней мере так представился: «Сварщик я...» Затем, Ольга потеряла равновесие и плюхнулась в мутную воду, не далеко от трансформатора со странной табличкой: «Т-55 (сугубо стойкие) Всё было под углом, поэтому Ольга подскользнулась еще раз. Я протянул ей руку.
Однажды, июльским вечером, мы пробрались на опрокинутое судно и попали в моторное отделение, на половину затопленное, с почти разобранным оборудыванием. Я помню всё. Было жарко. Стальные стены, расколенные за день солнцем, мутно-зеленоватая вода, обволакивающая оцепеневший двигатель, эхо, всевозможные странные звуки. И вдруг, помню как сейчас, голос: «Кто здесь?» Это был парень, лет восемнадцати, похожий на усопшего космонавта, но с живым, проницательным взглядом и с болезненно тонкими пальцами. В начале, он прятался за огромным трансформатором, но когда мы его вспугнули, или может быть заинтриговали, он вышел, протянул мне руку… и двадцать секунд спустя пожал.
С Ингой он поздаровался на незнакомом мне наречии. Возможно, их удивило отсувствие моей реакции на бестактность. Ольга обнадежила взглядом. Да я и не ущемился. Из-за её спины появился свёрток с рыбой. Затем, рыба выскользнула. На дрожащей бумаге стали видны портреты сфотографированных моряков. Мы познакомились и разошлись, но через несколько минут я заметил что не сдвинулся с места. Ольга плакала и плавно сползала с окаменевших секций своего тела. Это был первый срыв и первое затмение желания, быть самим собой. Парень тоже никуда не уходил. Он улыбнулся и простил нас.
Всё вернулось в норму и он объяснил что должен был проверить нас, прежде чем впустить в ковчег. Он был сварщиком, по крайней мере так представился: «Сварщик я...» Затем, Ольга потеряла равновесие и плюхнулась в мутную воду, не далеко от трансформатора со странной табличкой: «Т-55 (сугубо стойкие) Всё было под углом, поэтому Ольга подскользнулась еще раз. Я протянул ей руку.
К концу лета, мы переехали в Одессу и поженились. Ольга была счастлива как никогда, но постоянно напоминала мне про Сварщика. А мне не хотелось рыться в прошлом и оживлять туманное чувство безысходности. Одно меня утешало; сёрфинг, которому обучился у деда Егора. Ольга поддерживала меня в этом, она вытирала пыль и мыла посуду. Мне не нравилось что она шутила с парнем из магазина поддержанных морских игрушек, но я верил в неё, в её веру в светлое будущее, моё светлое будущее. Однако, в другом направлении вещей и смысла ихнего, я ненавидел сёрфинг, так как считал что любое воспоминание о море, о кораблях, о тине, о эхе с метализированными оттенками, калечит мне курс и флюидную инерцию бытия. Но ведь не философствовать же мне вечно. Поэтому я развелся с Ольгой. Уехал обратно в Сухуми и устроился на работу в «Мыльный», слесарем. Было трудно, я не мог справляться с постоянными нервными срывами, маниакальными блужданиями по ночному городу, с депрессиями и летаргическими нападениями на девочек. Одно мне было ясно - все это напоминало про Сварщика. Нужно было что-то делать с этим лёгким, но стойким чувством вины перед ним. Ведь тогда, в моторном отделении я даже не улыбнулся ему.
Озарение пришло когда осттекленевшим взглядом я отметил битком переполненый мужчинами, троллейбус номер 55. Если Ольга ещё разбирается в галстуках, она точно выведет меня на ясну поляну, ведь именно любовь это то что я по опытности могу ей дать сейчас. Так я рассуждал перед отьездом в Одессу, но я даже не представлял что меня там ожидает. Я молился на коленях перед ней, просил прощения и плакал как ребёнок, но Ольга смотрела на меня с остудевшим безчувствием на лице и гладила холодными пальцами мои волосы. Бедненькая.
Она покончила собой, в марте прошлого года. Было сыро, но красиво. У подножия никто не рыдал. Даже Сварщик, которого я как-никак, считал соучастником пиршества, на поминках. Ведь рецепт чудодейственной коливы знал только он и когда, после хорошего анекдота я уронил несколько семян на лицо умершей, она медленно открыла глаза. Но это были уже другие глаза, волнующие, страстные, немного «суккубовые».
Она покончила собой, в марте прошлого года. Было сыро, но красиво. У подножия никто не рыдал. Даже Сварщик, которого я как-никак, считал соучастником пиршества, на поминках. Ведь рецепт чудодейственной коливы знал только он и когда, после хорошего анекдота я уронил несколько семян на лицо умершей, она медленно открыла глаза. Но это были уже другие глаза, волнующие, страстные, немного «суккубовые».
Я лечился у психиатра Теремина два с лишним месяца, но по правде говоря, это лечение превратилось в дружбу с доктором. Это был тучный мужчина лет пятидесяти, с овальным от наблюдения лицом и почти незаметным подбородком. Его серые глаза напоминали мне постоянно про какой-то лапсус, другими словами, про смерть. Однако парадокс состоял в том, что Теремин постоянно улыбался. В нём была суть человеческая, эссенция. Трагическая юмореска существования. Он убедил меня в том, что спектральный галюциноз неизлечим и что Ольга действительно мертва, но убедил улыбкой, а не показательной грустью. И это было сверхубедительно. Терёмин пригласил меня в перевязочную, а там, в старом хирургическом кресле сидела Ольга, с огромным прозрачным зародышем в руках. Она смотрела прямо перед собой и пела:
Мертва я мертва.
Ох мертва и мертва.
Мертва я мертва.
Ох мертва не жива…
Теремин хлопал в ладони и смеялся, прыгал как гигантская лягушка, опрокидывая хромированные столики с инструментарием. А мне от этого становилось всё лучше и лучше, всё лучше и лучше...
Литейщица в шоколаде
Это уму непостижимо, Николай Андреевич! Мы пять лет следили за тем чтобы отходы не стекали в болото! А ведь это совсем не просто, поверьте. Я не даром предупреждал что будут неприятности. Уж если браться за дело, устанавливать станцию, то пусть это будет наш первый шаг. Успокойте ребят, давайте мирно и согласно возьмемся за проект. Я думаю чтo сооружения на опушке потребуют меньших затрат. Там и темень и стойбище не подалеку. А если вытеснить Кирюху с правого объекта, то можно будет и технику продвинуть. Ежели все выйдет путем я вам литейщицу в шоколаде вышлю! Договорились? Отлично, до завтра!
Вы уж извините, Сергей Павлович, где мы остановились? Ах да, oгурчики, помидорчики... это вам не хрен собачий! Целое исскуство, банки, закатка, сортировка, терпенье. В этом деле, Игорь
Инокентьевич разбирается как рыба в тесте. Я помню прошлой осенью, мы с ним
выпили канистру коньяка, в обгаженной квартире у Кати. Вот это был
рекорд Гинесса! Боже мой, Петлюша тогда нарвался на шубрик! Полный крах! Ну а потом, естественно, Катя уехала в Германию к сестре. Я за ней. Там
мы и поженились. Медовый месяц провели в подвале у одного австрийского
предпринемателя из Мюнхена. Было всё, рижское шампанское, шашлыки, порнуха. Эх
душа помойка! В конце сентября, мы с Катей разрезали скатерть... Мебель забрала она. Немец купил у меня остальное, даже
коляску, так и не узнавшую запах детской мочи. Мне было всё равно, возвращаться
на родину или женится на знакомой продавщице, Кларе. Она обожала меня,
постоянно покупала мне светло-розовые шорты, дарила тюльпаны. Но все вышло совсем иначе. Я помирился с Катей и мы ещё
раз сыграли свадьбу. На этот раз в Москве, на Красной площади. Немец одолжил
нам свой красный лимузин и мы плакали от счастья, с чувством полного
возрождения. Даже одной старушке, которую чуть не сбили, помогли поправить бант
на шее.
Да, чуть не забыл, у нас еще с гинекологом такая белеберда вышла! Мы так и не смогли убедить Шевцова что поглаживание кота против шерсти приведет к ссоре с гинекологом. Кроме этого, Катя, младшая дочь Шевцова, прозевала конкурс по канто в Севастополе. Возможно из за этого, или по глупости, Шевцов решил успокоить гинеколога и подбросил ему телевизор «Этнос». Модель конечно не ахти, но картинку дает неплохую. Кстати, если есть проблемы с аппаратурой, звоните Игорю. Он уж разбирается в импортной электронике. Я помню купил однажды старый «Сони» у бывшего директора гор. больницы Елисеева, так Игорь сразу же приобрёл новенький холодильник «Невский» или «Нева» за сто баксов, у одного крестьянина из Калуги. Я это к тому, что мне наплевать на всякие там нарушения или недостатки. Ну, вы поняли. С другой стороны, Игорь живет себе без телевизора и ничего. Не тело греет человека а телогрейка! Непонятно к чему, но остро. А вы просто, пораскиньте мозгами, зачем это нам, внукам секретарей, собирать мёд у гинеколога в саду? Мы ведь ромашки от василька не отличим, не то чтобы вишню там, или еще что. Вот и торгуем чем попало. Старость не радость, это всем известно, хотя мелкие радости, они порой сильнее, ярче. Вот приедут молодожены из Бельц, мы им стол и закатим, со свечами, с икоркой, с философствованием на бытовые темы, с маразмом. Чего уж там, устроем детям весь компот! Секунду, это опять Николай Андреевич!